Отправлено: 20.04.09 23:18. Заголовок: История Данте

1

Данте родился в Дернхольме во времена расцвета Камбрии. Во времена сильной монархии и светлых помыслов. Во времена, когда он, маленький мальчик, не знал горя и страха за жизнь. Влиятельный отец, Маг при дворе короля Торрена, обеспечил сыну беспечное детство, обучил многим премудростям жизни, сделал всё возможное, чтобы Данте стал достойным человеком. «Свобода, вера и преданность родине – вот три главные частички души истинного камбрийца! – говорил отец, - есть, конечно, и другие, хорошие и плохие, нужные и ненужные, но эти три должны быть главными в тебе. Жизнь будет искушать тебя, твоя дорога может плутать и разветвляться, но только свобода, вера и преданность помогут тебе найти верный путь». Отец воспитывал в Данте гибкость ума, силу воли и духа, умение сомневаться, но не демонстрировать этих сомнений – настоящий лидер никогда не выскажет этого вслух. Отец и воспитывал в нём лидера.
Данте любил эти уроки, он старался как можно скорее вырасти и научиться всему, что умеет его отец, чтобы начать служить королю и государству. Он часто посещал церковь, отец учил его быть религиозным. Он часто упражнялся с оружием, учился практиковать Магию, изучал историю и философию, в общем, подавал большие надежды, ему пророчили даже место в государственном совете, но беззаботная юность Данте неожиданно кончилась, как кончились и все надежды.
Началась война. Переворот в Таранте, приход к власти Промышленного Совета, передел государственного строя Объединённого Королевства, и как следствие – пересмотр границ. Северный сосед Камбрии, окрылённый идеей Технологического прогресса, всё больше и больше проявлял свои амбиции и показывал зубы. Война была делом времени, это понимал даже юный Данте. Он уже имел сан послушника церкви Панарии и даже иногда вёл службы, а поэтому, когда пришло время встать грудью на защиту страны, он выбрал оружием не меч, а слово. Он поступил на службу в госпиталь: обладая Магией лечения – светлой некромантией - немало жизней ему удалось спасти; обладая магией слова – немало душ. Воины Камбрии были сильны не только телом, но и духом, благодаря таким как Данте. Молодой человек работал с удивительной самоотдачей, и это подавало пример многим. Но он один не мог решить исход войны. К сожалению, те самые вечные отцовские «свобода, вера и преданность» не спасли страну, отдали под пули тарантской армии лучших людей Камбрии. Дорога Данте начала плутать, а вскоре превратилась в тонкую тропку, которая не исчезала только благодаря надежде.
2

Состояние, в которое ввергла Камбрию война, не могло не отразиться на вере. Кризис продолжался уже многие годы и постепенно перерос в какое-то привычное для всех и ничем непоколебимое уныние.
Люди не просто утратили веру в учение Насреддина, они вообще потеряли смысл жить. В принципе, если закрыть глаза на войну и её последствия, то состояние дел в Камбрии было не столь уж удручающим.
Но каково осознавать, что величие отцов и красота матерей безвозвратно утеряны!
Гуманистическая и свободная религия Панарии, не требующая фанатичного экстаза ни от одного из верующих, эксплуатировалась священниками и святыми отцами в качестве жестокого и радикального средства давления на души и умы верующих.
«Насреддин поддерживает Камбрию!»
«Насреддин с нами! Он повергнет в прах тарантских захватчиков!»
«Насреддин всё видит! Он покарает инакомыслящих технологов!»
И люди верили.
К тому же, вера в учение Насреддина часто отождествлялась с верой в силу короля Торрена. И доблестные рыцари гибли с именами великого эльфа и великого короля на устах. А их жёны и дети проклинали первого вслух, а второго про себя за то, что те не уберегли их мужей и отцов.
Все эти ошибки предшественников до момента восхождения Данте на вершину церковной власти оставались какими-то туманными, запрятанными в дальние и глубокие кельи, куда идейным энтузиастам до поры хода не было.
Но даже когда Данте понял всё это, он уже ничего не мог изменить. Своей харизмой и своим обаянием он способен был ещё хотя бы не терять прихожан, но вот приобретать новых был не в силах.
Не получал он поддержки и из других стран. Объединённое Королевство было противно ему по понятным причинам, но даже если бы обе стороны смогли на время избавиться от предрассудков, всё равно ничего бы не изменилось. Сила церкви в Таранте угасала. Панаризм там превратился в какое-то шутовство. Богачи и промышленники хотели прибрать к рукам этот инструмент власти, насытив его деньгами, но диктуя устами святых отцов и проповедников собственные желания.
Следовало отдать панарийцам Объединённого Королевства должное - они не купились на это. Что означало медленное угасание веры в учение Насреддина в Объединённом Королевстве.
А вот Арленд, где всё было благополучно, по каким-то причинам игнорировал все просьбы Данте. Ответы на письма приходили с месячным (а то и больше) опозданием, содержание их навевало на мысли о том, что про Камбрию просто решили забыть, как богатые родители забывают и избегают своего проштрафившегося сына.
Данте решил выяснить, в чём тут дело. Самостоятельно поехать в Арленд он не мог, да и что толку? Он не сомневался, что Епископ и его эльфийская свита без труда заговорят ему зубы и выдворят с почестями. Вообще Данте всегда был не в восторге от этой компашки, как бы кощунственно это не звучало.
Было что-то поддельное и неискреннее в этих эльфийских улыбочках, в этих бесконечных «Насреддин поможет вам!» и во всём том пафосе, что неизменно сопутствовал всем церковным церемониям. Но вся сила была в руках каладонского приората. И только он мог помочь Камбрии.
Он отправил своих самых верных и надёжных товарищей. Те отписались, когда прибыли в Каладон, и сообщили, что никакого приората больше нет. Теперь всем заправляет Епископ, окруживший себя небольшой группой единомышленников. Официально приорат был расформирован в связи с какими-то важными нововведениями. Но на деле выяснилось, что всех бывших его членов и след простыл. Единственным «бывшим» оставался лишь старейшина Йоахим, добрейший человек, которого Данте безмерно уважал. Но Йоахим, как оказалось, во всём поддерживал Епископа и был вторым после него лицом в иерархии.
До этого товарищи Данте действовали осторожно и почти как шпионы. Теперь же он приказал им в открытую выяснить у Епископа от его, Данте, имени, что стало причиной подобных перемен.
В ответ он получил послание, в котором товарищи сообщали, что Епископ открыл им страшную тайну – приорат был уличён в физической расправе над первым Послушником и его семьёй. И все его члены понесли наказание от руки Епископа, кроме Йоахима, т.к. того не в чем было обвинять.
Данте велел своим товарищам возвращаться. Больше Данте никогда не видел и не слышал своих товарищей. Они не вернулись в Дернхольм.
Данте сам руководил спасательной экспедицией. Но не нашли ничего, т.к. сообщался Каладон с Дернхольмом только посредствам морских путей. Всё свалили на частые штормы в районе южной оконечности Каменной Стены, где она разрезала морскую гладь рифами и водоворотами. Епископ прислал письмо с соболезнованиями.

3

Жизнь продолжалась. Тяжёлая, полная разочарований и бессмысленного труда. Но Данте не покидала мысль о том, что что-то не чисто с этим Каладоном и тамошней ситуацией. Всегда стремившийся всё решать в открытую и глядя в глаза, Данте вынужден был даже завести агентов в Каладоне. Большей частью их донесения были пустыми и бесполезными. Число верующих в Арленде растёт, жизнь там прекрасна и наполнена светом, а прихожане счастливы. Единственное, что заставило Данте всерьёз заинтересоваться – сведения о выжившем мальчике, сыне убитого Первого Послушника. Данте знал, что после трагической гибели этого человека, пост оставался никем не занятым. По традиции только потомки Святого Маннокса были Первыми Послушниками. И ни разу эта цепь ещё не нарушалась инородными вкраплениями.
Мальчик был жив, рос и развивался не по годам. Епископ взял его под своё крыло – самостоятельно учил, проводил с ним много времени, не выпускал гулять со сверстниками, заменяя это философскими беседами с эльфами из епископской свиты. Весь город знал, что со временем этот мальчик вырастет и займёт принадлежащий ему по праву пост. Пока же он рос под бдительным присмотром Епископа.
Звали мальчика Александр. Данте заинтересовался им и наказал агентам вызнать всё про него. Этот мальчик мог пролить свет на те тёмные события.
Но всё тщетно. Мальчик почти не выходил из храма, а если и удавалось уличить момент, то его непременно сопровождали эльфы.
Агенты сообщали, что мальчик точно не от мира сего. Ему уже стукнуло почти двадцать лет, но выглядит он странно. По его виду невозможно определить возраст, а за его речами стоит не таясь весь тот эльфийский церковный дух, что так не любил Данте.
Сообщали, что мальчик силён, умён и уверен в себе. Живёт в постоянном самосовершенствовании.
Позже Данте встретился с ним.
4

Тревога на душе Данте росла с каждым днём. Он сделался раздражительным и резким, не мог спокойно общаться с людьми даже на нейтральные темы, единственной отдушиной были службы в храме Дернхольма, но и они сильно тревожили Данте. Глава камбрийской церкви с печалью смотрел на полупустой, нуждающийся в реставрации храм. Вера оставила людей.
Высший сан Данте пожаловал король Претор, когда стало понятно, что никто из других церковников не способен, но ещё хуже, не намерен заниматься возрождением страны. Церкви нужна была новая кровь, чтобы заново начать строить доверие граждан к государству. Данте вызвался сам, и получил согласие от короля. Претор вообще часто давал согласия. Он был неопытен, скор на приказы и решения, его недальновидность вгоняла страну в ещё большие проблемы, экономика рушилась на глазах, армии практически не существовало. Тарант, словно в насмешку, не стал сравнивать Камбрию с землёй, он желал насладиться зрелищем падшей короны. Данте много думал над будущим страны, и, кажется, видел способы решения множества проблем, но понимал, что слушать его не станет никто. Спорить с королём не представлялось возможным, как бы не был плох и глуп Претор, уважение к государю было у Данте в крови. И оставалось только раз за разом просить аудиенции и наблюдать клочья бумаги, разорванные гневливым Претором. А однажды, когда до Данте дошёл слух о том, что Чернокорень не желает больше быть частью Камбрии и открыто плюёт на корону, его терпение лопнуло. Единственный раз Претор слышал от Данте такую громкую речь, призывающую встать с колен, и единственный раз он ответил спокойно.
- Ты считаешь себя умнее? Ты думаешь, что мне не хватает воли? Ты сомневаешься в моих силах? Так иди же и исправь положение, иди, раз ты такой сильный! Иди и научи их всех жизни, научи их свободе, вере и преданности, ИХ, потому что мне ты надоел! Твои речи сбивают меня с толку, мне надоело объяснять тебе наше положение. Мы слабы! Мы погибаем! Любой рывок станет смертельным! Иди в Чернокорень и сам заставь их поменять решение!
- Но государь, разве так… - Данте опешил. Король говорил спокойно, обречённо и устало. Говорил как всегда глупость, но в этот раз с поразительной горечью.
- Я освобождаю тебя от обязанностей, Данте из Дернхольма. Иди, поищи лучшей жизни, потому что здесь ты опасен.
- Я…
- Вон! – Претор изменился в лице, вскочил, его брови сдвинулись, а корона, богатая, усыпанная некогда блестевшими сапфирами, заскользила по волосам и рухнула на мрамор. – Вон!!! Уходи! Ты надоел мне! Погибающий, ползущий из последних сил! Куда ты мечешься?! Не береди прошлых ран, они смертельны, я изгоняю тебя, уходи туда, откуда я не буду слышать твой голос!
Позднее Данте узнал, что это отчасти были происки его недоброжелателей – причём, из друзей его отца. Магам не нравилось, что есть кто-то, кто пытается внести какие-то перемены, Маги считали, что всё в норме, заумно объясняя тяжёлую обстановку в стране посткризисным военным синдромом. Несли философскую заумь о психологии побеждённых и прочую чушь. Возможно, лишь из уважения к покойному отцу Данте, они не стали нашёптывать Претору, что идейного вдохновителя следовало вообще казнить.
И Данте ушёл. Вышел из замка, потом из города, потом из себя – разбил кулаки в кровь об ближайшее дерево, и только внутренняя свобода, вера и преданность Камбрии помешали ему уйти из жизни.
Чёрнокорень встретил его запахами моря, рыбы и Промышленного совета. Пару дней он заливал тоску алкоголем в ближайшем трактире, от отчаяния пытался даже устроить покушение на жизнь местного мэра, который подписал соглашение о постройке железной дороги Тарант-Чернокорень, но в одно утро Данте решил отправиться в Каладон, в Первый Храм Панарии. Покинуть страну, чтобы вернуться и дать ей хорошего пинка. «Король всегда прав» - звучали в его голове слова отца, «Времена меняются» - нашёптывало сердце.


5

Каладон произвёл на Данте неизгладимое впечатление. Огромный город, длинный, точно вытянутый в струну вдоль морского побережья.
Широкие улицы, чистота, свежий воздух, улыбающиеся люди. Технология с Магией если и не шли, взявшись за руки, по этим улицам, то, по крайней мере, не мешали друг другу.
Здесь царили мир и покой. Здесь правили трудолюбие и честность. Здесь был величественный королевский дворец, прекрасный храм – Первый храм Панарии.
Это храм был построен на том месте, где по легенде Насреддин нашёл свой покой. Где-то в глубине катакомб храма находился склеп, в котором и находилась усыпальница.
Данте тогда лишь примерно знал о положении религии в Арленде.
Первый храм Панарии – средоточие всей религиозной силы Арканума. Некогда церковный приорат решал все вопросы панаризма в мире. Теперь же диктатура Епископа, окружённого верными сподвижниками, означала начало единовластия и тоталитаризма в церкви. Данте решил во что бы то ни стало вмешаться в ход дел – ему теперь нечего было терять.
Но каково было его удивление, когда он узнал, что теперь церковь любят ещё больше, что фигура Епископа – очень популярна и любима, что люди рады изменениям.
Сколько лет Епископу не знает никто в Каладоне. Возможно, во всём Аркануме. Он эльф, поэтому вести точный подсчёт не имеет смысла. Однако преклонность даже по меркам эльфов выдают морщинистое лицо, немного усталая походка и глаза.
Имя Епископа – такая же загадка, как и его возраст. Все и всегда звали его Епископом. Фигура Епископа вообще стала определяющей в развитии Александра как личности.
Старый эльф не был похож на других священников. Он был некрасив даже для человека, не то что уж для эльфа. Он редко вёл проповеди, говорил мало и негромко, всё время проводил где-то в подземельях Первого Храма в Каладоне со своими эльфами. Но что-то в его облике и в его словах было такое, что заставляло умолкнуть даже самых рьяных и дерзких. Его лицо всегда было мрачным, уголки губ повёрнуты вниз, взгляд пустой. Он мог часами смотреть в одну точку. Его взор ничего не выражал. Поза не менялась. И лишь где-то в глубине глаз заметны были какие-то поистине великие мысли.
И Данте не любил Епископа. Почему – он и сам объяснить себе толком не мог. Он пытался находить предлоги и причины – Данте не был сторонником необъяснимого чувства. Хотя именно чувство, а не трезвый расчёт, чаще всего подсказывало ему правильный путь.
Данте длительное время скрывал свою личность, но часто бывал в храме, слушал проповеди Йоахим и Гюнтера Вильгельма – человека новой эпохи. В высшей степени образованного и рассудительного. Данте пытался найти любые изъяны и любую даже самую маленькую и невинную ересь в исполнении Епископа. Но тщетно.
Данте даже пытался проникнуть под видом паломника в гробницу Насреддина, но ему не удалось. Пожалуй, это была единственная погрешность в отлаженной и грамотно спланированной работе церковного аппарата. Паломники, которых пускали в гробницу, всё время прятали лица под капюшонами, но движения и говор выдавали в них эльфов. Значит, людей не пускали к могиле великого эльфа?
Долгое время Данте жил в Каладоне, жил жизнью отшельника и отщепенца. Он изучал местный менталитет, старался вникнуть в суть вещей, пытался понять, почему такое, казалось бы, ничем не примечательно и лишённое всякой серьёзной силы государство настолько любимо его жителями. Единственный ответ, который пришёл к нему, был гармония. Единство Магии и Технологии. Почему жизнь в Объединённом Королевстве казалась жестокой и циничной? Почему в Камбрии было не многим лучше? Вероятно, потому что тамошние лидеры не смогли найти гармонии, не считались с интересами общества и старались вводить в жизнь только, что было близко непосредственно им.
Намечалось важное собрание всех панарийцев Арканума. Данте решил присутствовать на нём и сбросить свою личину.

6

Это было первое собрание панарийцев без каладонского приората. Стандартное мероприятие, которое обязательно проводится раз в 15-20 лет – как раз по срокам смены должностей и изменений в мире.
Епископ приехал чуть не в одиночестве, взяв с собой всего лишь двух эльфов, которые не проронили ни слова за весь вечер, и молодого Александра. Он не привлекал особого внимания и своей меланхолией даже разочаровал Данте.
Собрание проходило ужасно: Епископ молчал и тупо улыбался, его эльфы не отставали от своего хозяина, Александр витал где-то в облаках.
Тарантийские представители вяло рассусоливали многолетнее загнивание церкви в Таранте и других городах. На замечание Данте об этом «бессмысленном жевании соплей» они довольно резко отозвались, проехавшись по «не менее длительному процессу перехода Камбрии в состояние полного убожества». Это лишь подлило масла в огонь.
Данте был уверен, что ему, изгнаннику, окажут помощь, подскажут, как помириться с Претором, посодействуют, но этого не было и в помине.
Лениво потянувшись, Епископ резюмировал, что «Насреддин видит истинно верующих». Им же он и помогает.
И тут Данте сорвался. Накопившаяся обида на судьбу, на Претора, на друзей, на церковь, не Епископа – всё это в миг материализовалось в длинную грубую тираду, которой Данте обличал всех. Подсознательно он надеялся, что, может, хоть теперь выведет этих полусонных дьячков из состояния забытья. Но снова стена. Его выслушали, а потом вежливо поинтересовались: «Это всё?».
После собрания Данте не выдержал и отозвал Епископа в сторону, чтобы решить с ним всё с глазу на глаз. Однако тот продолжал играть свою роль. Бессмысленная беседа продолжалась каких-то пару минут, а Данте уже не мог себя контролировать. Чуть ли не впервые в жизни он почувствовал ненависть, лютую ненависть, такую, что сам испугался причинам, которые могли бы вызвать это, но коих на самом деле просто не было. Он много думал об этом потом. Да, он был зол, да, он был не в себе, но не настолько, чтобы возжелать убить ближнего, да ещё и панарийца только лишь из-за своего гнева.
Позднее, много позднее Данте даже изучал основы Ментальной Магии, которую сам не практиковал. В этом искусстве подчинять чужую волю, вмешиваться в чужие мысли и контролировать и направлять их он увидел возможную причину своего тогдашнего срыва.
Но в тот момент он начал концентрировать вокруг себя Магическую энергию, хотя знал, что Епископ в разы сильнее его. А потом гнев ослепил его, он даже потерял на мгновение концентрацию силы – допустил ошибку, которую учат избегать во всех Магических школах десятилетних аколитов.
И он ударил Епископа – наотмашь по лицу – так, как бьют дворяне своих слуг. И в тот же миг он почувствовал колоссальную мощь, невиданную доселе силу, но исходила она не от Епископа, который в эти секунды почему-то довольно улыбался. Данте повернул голову и увидел Александра. Глаза юноши метали молнии, он точно вырос на две головы, а его Магия огромными сгустками, практически видимыми невооружённым глазом, окружала его такой мощной аурой, что он мог бы стереть с лица земли весь Каладон. А Епископ улыбался, гордостью окрасилось его и без того уродливое даже для человека, не то что уж для эльфов лицо. Но это было лишь мимолётное видение. Возможно, Данте вообще всё это показалось, т.к. Епископ уже выкрикивал своему ученику наигранно громко и грубо: «Остановись, юнец! Этому ли тебя учили все эти годы?!»
Всё пропало. Перед ними стоял обычный сконфуженный двадцатилетний парень, которого как будто бы застал за развращением собственной дочери фермер-гигант.
А потом они ушли – эльф-учитель и человек-ученик.

7

Этот инцидент никогда не поднимался. Епископ точно забыл об ударе. Он даже выделил некоторые дотации для камбрийской церкви, которая теперь работала подпольно. Даже лично беседовал с Претором.
Это был первый и последний раз, когда Данте встречался с Александром. Юноша произвёл неизгладимое впечатление. Такая мощь была в нём, что позавидовали бы самые способные тулльские ученики.
Данте предсказал потомку Маннокса великую жизнь, но предсказание сбывалось своеобразно. Александр покинул Каладон и слонялся по миру, живя жизнью бродяги, он стал изгнанником, как и сам Данте. Потом учился в Тулле. А потом пропал. Ходили слухи, что он погиб, что его похитили мифические Тёмные Эльфы, много ходило слухов. Но спустя лет пятнадцать после своего отъезда из Каладона, Александр вернулся в родные пенаты. Говорили, что он десять лет провёл в Вендигротских Пустошах, смог выжить там и познать великие откровения.
Неизвестно, что было правдой, а что ложью, но Александр действительно вернулся сильным Магом, возможно, сильнейшим из Магов-людей на тот момент и сразу с порога заявил, что он пришёл занять пост, причитающийся ему по праву. Никто не попытался оспорить этого. Так он стал Первым Послушником церкви Панарии и одним из самых авторитетных людей в Арленде.

8

Возвращение в Чернокорень показалась Данте прибытием в ад, в то время как Каладон – даже с этой омерзительной историей с Епископом – теперь представлялся ему землей обетованной. Он взглянул кругом: и повсюду стало еще отчетливее, выпуклее уродство, медленно, но верно пожиравшее Чернокорень. Не то что бы Данте раньше этого не замечал, но теперь ему стало тошно как никогда. Он, как полоумный, принялся нюхать воздух, стараясь учуять казавшийся теперь благоуханным запах рыбы, насквозь пропитавший город, но нет – ему чудилась только вонь сжигаемого угля. Что это? Неужели он сошел с ума? Данте сел прямо на тротуаре и обхватил руками голову. «Что произошло? Что?» - этот вопрос он повторял, не переставая, и все прохожие испуганно шарахались от него и торопились пройти мимо.

Но через полчаса он встал. Как ни в чем ни бывало. Встал, выпрямился. Старый, но твердый. Теперь он понял. Просто-напросто он остался один. Ниоткуда не будет помощи: ни от Претора, ни из Таранта, ни из Каладона. Он один.
Осознание этого придало ему сил, налило холодной решимостью. Пусть все плюют на его родную и любимую Камбрию – быть может, даже сам король – но он, Данте, будет в одиночку эти плевки стирать. Он останется прежним. Он остался прежним. Свобода? Вот она – он волен идти, куда захочет, никто не схватит его за рукав, никому он ничего не должен. Вера? И она здесь же. Он по-прежнему верит, никакие Епископы ни в силах убить это в нем. Не будь веры, он бы выбросился за борт, пока сюда плыл. Преданность? Да, и она никуда не исчезла. Он предан Камбрии, как был предан всегда – и когда лечил раненых в госпитале, и когда возглавлял камбрийскую церковь, и когда выслушивал речи Претора. Что же его останавливает?
- Ничего, - прошептал Данте и улыбнулся: от этого слова вдруг стало светло и легко.
Если все апатично сидят на тонущем корабле, должен ли он, Данте, сесть подле них и дожидаться, пока весь корабль потонет? Для него ответ был ясен.
Данте встряхнулся и удивительной нестарческой походкой зашагал по направлению к особняку мэра. На ходу он вытащил из кармана замусоленную пачку бумаг, некогда бывшую газетой «Тарантианец» (ее он подобрал еще уходя из Дернхольма), развернул, пробежался взглядом и швырнул в сторону.
- Вы должны заплатить налоги государю Претору, - требование было столь же нелепо, сколь и нагло, но Данте не смутился, ни на секунду не смутился.
Зато мэр даже оторопел от подобной дерзости.
- Позвольте, но мы состоим в союзе с Объединенным Королевством.
- Значит, оно вас защищает?
- Да, в отличие от Камбрии, - мэр самодовольно ухмыльнулся.
- И когда Тарант на Арленд нападет, вам тоже хорошо будет? – спросил Данте все так же спокойно, нагло и решительно.
- П-позвольте, куда нападет?.. – фыркнул мэр.
- Советник Бретт открытым текстом призвал к войне… - начал Данте, и в глазах его вспыхнул огонь; нет, это была не Магия, это пылал праведный гнев. Гнев и любовь к родине.
Данте говорил долго, очень долго – и таких проповедей у него, верно, не бывало никогда в жизни. Всю свою душу вложил он в этот монолог, весь гнев, всю веру, всю преданность. И так проникновенно он облекал все это в слова, что мэр вскоре перестал фыркать и воззрился на него в каком-то благоговении…
Тяжелые слитки давили на спину, но Данте по-прежнему шел легкой походкой, и ничто не могло сбить его с пути. Даже мысль, мелькнувшая сразу после того, как он покинул Чернокорень: «А ведь все это на один день. Завтра снова придут тарантские богачи, и эта шлюха снова предложит им свои услуги». И что? Ничего. Данте сделал правильно, он сделал все, что мог сделать – и это было лучше, чем вовсе ничего не сделать. Не всякий в одиночку смог бы сделать то же. А он сделал. Пять слитков золота не будут лишни. Отпадет снова Чернокорень – что ж, надо будет снова приехать.
Но это будет завтра. А сегодня тяжелые слитки давили на спину, но боли Данте не чувствовал. Мыслями он был уже не здесь. Он уже летел на родину, на юг. Эти слитки были залогом его помилования.

9

Все, вроде бы, снова вернулось на круги своя. Нет, не наладилось – и Дернхольм не расцвел, как прежде; наоборот, гниение продолжалось – но теперь Данте был на своем месте. Отныне проповеди его стали еще более горячими и проникновенными, и даже к числу прихожан, уменьшившемуся до самых маленьких на памяти Данте размеров, прибавилось два человека – и Данте считал это своей, пусть и маленькой, победой. И удваивал рвение. Да, Претор все же остался к нему чуть холодноват, и Маги по-прежнему нашептывали королю всякие гадости, но Данте оставался на своем месте – и шел своим путем.
Однако впереди его ждало еще одно событие, которое могло не просто перевернуть его жизнь, но и жизнь всей Камбрии.


Это случилось весной, в апреле 1882 года, когда природа стряхнула с себя сон и даже болото, которое окружало Дерхнольм и заползало на его полуразрушенные улицы, как будто преобразилось.
Неизвестно, как это известие дошло до Дернхольма, хотя Данте прекрасно знал, что Претор содержит на последние деньги ищеек и соглядатаев, как казалось Данте до того дня, совершенно напрасно. Но нет, сыщики сослужили службу. Впрочем, уже потом, оценив масштаб события, Данте пришел к выводу, что такое мероприятие не могло не остаться без огласки. Так что сыщики, можно сказать, послужили почтальонами. Впрочем, не это было важно.
Важна была сама новость: в конце апреля на Перевале Горгота должны были состояться полусекретные переговоры между Арлендом и Объединенным Королевством по вопросу о вступление Каладона в царство Таранта. Такая формулировка во многом огорошила Данте. Он и так был встревожен последние дни: королевская дочь Ария сбежала невесть куда (вероятно, к арлендскому принцу Августо Фараду) – и хотя Данте в душе не совсем разделял беспричинной ненависти Претора к принцу, но тоже был обеспокоен таким поворотом дел. А теперь еще и переговоры…
В тот же день состоялось совещание в тронном зале. Претор повел себя странно: Данте показалось, что он просто испугался. Или, что еще более возможно, испугались Маги, сейчас крутившиеся вокруг королевского трона, и своим испугом заразили внушаемого Претора. Как бы то ни было, но Претор не высказал никакой определенной позиции. Начал он с того, что разразился бранью на Августо Фарада, потом перешел на проклятия Таранту, после коснулся, наконец, переговоров – и тут же обмяк, бессильно опустился на трон и объявил, что Каладон и Тарант заключат союз, и тогда Камбрии конец. Хотя Данте не очень-то и понравилась речь короля, но он тут же уловил в ней верную мысль – ту самую, которая пугала и его: «Если Каладон и Тарант заключат союз, то Камбрии конец».
- Государь! – выступил он. – Пошлите камбрийскую делегацию на переговоры! Мы не должны оставаться в стороне!
- Что? Все кончено, глупец! Ты снова взялся мутить воду, вертеться, поднимать шум? От твоих криков, увы, пользы нет, - Претор, кажется, совсем потерял разум от отчаяния; Данте слушал, скорбно склонив голову: слова короля ранили его своей несправедливостью – но он молчал.
Маги, выстроившись шеренгой за троном, одобрительно загудели, закивали головами. Претор удовлетворенно заелозил на троне.
- Но как же так? – глухо спросил Данте, потом поднял глаза – они снова пылали. – Так ведь нельзя! Послушайте меня! Сэр Стаут! Вы-то поддержите меня, вы, патриот Камбрии, - он метнулся к хорошо разодетому рыцарю, начальнику стражи, сэру Гаррику Стауту, но тот отодвинулся в сторону, разглядывая свои ногти. – Как же так? – Данте остановился, затравленно огляделся: вокруг него все, кто мог чем-то помочь, расползались по углам. – Мистер Пейн! – но и нанятый зачем-то королем прославленный приключенец и охотник сделал вид, что его срочно позвали, вышел из зала.
Данте склонил голову. Он был один.
Претор неожиданно зашевелился.
- Знаешь, что, Данте? Поезжай, если так хочешь! – мрачно усмехнулся он. – Ты все время стремишься куда-нибудь уехать… Поезжай! Удостоверишься в своей глупости, потому что надежды нет.
Данте поклонился и вышел прочь.
На площади перед обветшалым дворцом стояла толпа человек в двадцать. При появлении Данте все как будто всё сразу поняли и, не сговариваясь, одновременно пошли в разные стороны. Данте усмехнулся. Он был один.
Он уже подходил к храму – жалкой хоромине с покосившимися стенам и дырявой крышей – когда его нагнала какая-то девушка в поношенном, тщательно залатанном платье.
- Простите! – окликнула она. – Господин Данте! Это правда, что вы едете на переговоры?
Данте в этом время перебирал в голове имена. Но никто не подходил: кто-то умер, кто-то отказался еще в тронном зале, старина Херкемер Оггдоддлер, конечно, поехал бы, но он живет в Чернокорне, а времени, чтобы заехать туда, уже не оставалось. Итак, Данте был поглощен мыслями, а потому безразлично посмотрел на невзрачную девушку и пошел дальше. Но та была упорна.
- Да, это вы! – крикнула она, догоняя. – Простите… можно, я поеду с вами? У вас ведь… нет спутников?
Данте остановился. Снова смерил ее взглядом. Чутье мага сразу насторожилось – он почувствовал нечто. Ясно, что.
- Ты Технолог? – спросил он холодно.
- Да, - кивнула девушка, покраснев, и поспешно добавила: - Я целительница, пригожусь…
- Ты любишь Камбрию? – неожиданно спросил Данте.
Девушка удивилась и проговорила:
- Я родилась здесь…
- Мы все родились здесь, - все так же холодно произнес Данте. – Я спросил: ты любишь Камбрию?
- Д-да…
Данте вздохнул и сказал:
- Завтра на рассвете у старой статуи. Ждать не буду, - он развернулся и, не прощаясь, ушел.

Ночью Данте не спал. Он думал. Думал, что теперь делать. Что он скажет всем этим делегатам? Политика, экономика… разве он переговорит их всех? Чего он будет добиваться, он знал определенно: всего, что будет хорошо для Камбрии. Даже если переговоры закончатся ничем, это уже будет чем-то – по крайней мере, он даст Камбрии еще какое-то время. Но если Арленд и Объединенное Королевство объединятся, то… Это стопроцентное поражение, тут и Претор прав. Этого допустить нельзя. Если это случится, тогда… тогда… Тогда он, Данте, будет готов на все. Возвращение домой уже не будет иметь никакого смысла, потому что дома существовать уже не будет. Лучше Данте погибнет сразу, на перевале.
Но это понятно. «Что?» - ясно. Но «Как?» - над этим он думал всю ночь. А утром его озарило. Ответ был просто, как всегда. «Правда, - подумал Данте. – Вот ответ. Правда. Только правда. Она же – справедливость. Все, что делается Тарантом против нас – это несправедливость. Эти переговоры – несправедливость. Я буду говорить им правду – и если все там окажутся безнравственными, в этом не моя вина. А я буду чист. Я один. Но со мною правда».

Девушка, видимо, встала еще в глухую ночь и ждала его здесь уже несколько часов – так она боялась опоздать. Данте безучастно поглядел на нее – так же безучастно, как и на старую статую какого-то древнего короля, стоявшую в гнилой луже и накренившуюся так сильно, что в городе уже давно ставили пари, когда она свалится.
- Пошли, - Данте махнул ей рукой, даже не поприветствовав.
Он даже не особо разглядывал, как она снарядилась в путь. Девушку это, видимо, вконец смутило, и она следовала за ним покорно, не говоря ни слова.
Миновали затхлое болотце, являвшееся границей города, выбрались из тумана, затянувшего низину, поднялись на возвышенность – дальше начиналась безлесая равнина. Далеко на востоке вставало красноватое солнце, подернутое рваной серой пеленой. Путники ненадолго остановились, завороженные рассветом. Данте снова посмотрел на девушку и рассмеялся – сам себе.
- Как тебя зовут, кстати? – спросил он.
- Джайна Стайлс, - робко ответила девушка, поправляя нелепо-большие военные сапоги, мужские и явно ей не по размеру.
- Это хорошо, - улыбнулся Данте. – Пошли.
Джайна тоже улыбнулась. Впрочем, она не знала, что Данте улыбнулся не ей. Он улыбнулся сам себе. Он был один.

Ночь переговоров в перевале Горгота стала самой страшной в его жизни.
Но не было ночи, настолько наполненной смыслом.
Данте совершил Подвиг.

 Отправлено: 22.04.09 16:31. Заголовок: Небольшая поправка: ..

Небольшая поправка: Переговоры в перевале Горгота случились в прошлом 1881 году, а не в 1882 (там опечатка)